Волк

После медведя из числа хищных зверей, по моему мнению, первое место должен занять волк. Он более или менее известен всякому - старому и малому, вошел у нас в народные послови­цы, поговорки, сказки, басни, песни и проч. Все это доказывает общеизвестность волка. Едва ребенок начнет понимать, как он уже слышит от своей няньки слово «волк» и рассказы, что он его унесет, съест и тому подобное. Кто не знает прожорливости, алчности, хитрости, силы волка? Много ли таких людей, а тем более охотников, которые не видали волка? Много ли, не много ли, но все же они есть, а следовательно, для них-то мои заметки от­носительно волка и будут, быть может, несколько интересны. Конечно, читатель, хорошо знакомый с жизнию и нравом волка, вправе пропустить эти страницы, но другой может и ошибиться в таком случае, потому что волки, водящиеся в Восточной Си­бири, во многом отличны от волков Европейской России. Си­бирские волки несколько поменьше и редко достигают такой ве­личины, как в России; не так наглы, потому что в необъятных лесах Сибири, наполненных множеством разнородных зверей и птиц, они легко утоляют сильный голод, поэтому реже подходят к селениям, которых относительно пространства здесь несравнен­но меньше, чем в России; вследствие этого они не так хитры, реже видят человека, еще реже им преследуются и не так трус­ливы при встрече с человеком.

У нас в Сибири водится только одна главная порода волков, именно та самая, что и в Европейской России; цвет шерсти ее всем хорошо известен, то есть серый. Недаром народ прозвал волка серком. Но кроме этой главной породы, в Сибири попада­ются и выродки, или князьки, - чисто белые, почти такого же цвета, как бывают зайцы зимою, или, наоборот, совершенно чер­ные. Первые встречаются преимущественно в степных местах, а последние - в глухих лесах, в хребтах. Вообще степные вол­ки имеют цвет шерсти гораздо белее, нежели хребтовые; это замечание можно отнести ко всем тем зверям, которые водятся и в степях, и в лесах, как, например, лисицы. Здесь чисто белые волки встречаются чаще, нежели черные, которые составляют большую редкость, так что о них уже больше говорит преда­ние.

Сибиряки относительно выродков или князьков всякого рода зверей чрезвычайно суеверны. Иной промышленник ни за что и решительно никому не скажет, если ему случится добыть ка­кого бы то ни было князька. Некоторые тайком держат шкурки этих выродков у себя в домах, никому не показывая их, и считают это за особое счастье, приписывая такому обстоятельству все­возможное добро: что хозяин и богат-то будет, и скот-то у него не будет падать, и хлеб-то хорошо станет родиться... чуть-чуть не говорят, что владетель такой драгоценности будет бессмер­тен!.. Однажды в К-м казачьем пограничном карауле один за­житочный казак тихонько, тайком от своих, показывал мне, и то по дружбе, какой-то кусок шкурки с черной шерстью. Он го­ворил так: «Это лавтачок (кусочек) шкурки от черного волка, который случайно попал моему дедушке зимою в козью пасть на Яблоновом хребте. Дедушка украдкой оснимал этого волка в лесу, а шкурку привез домой в потах (перекидных верховых сумах) и разделил ее между братьями. Вот с теих-то пор наш род и стал жить хорошо, а до того времени жил бедно. Покойный мой тятенька при смерти своей отдал мне этот лавтак и сказал: «На тебе, Мишутка, этот лавтак, береги его до смерти своей, а при кончине отдай старшему в роде своем, да смотри держи его тайком, никому не кажи, а в каждый чистый четверток вырывай утренней и вечерней зарей по одному волоску и бросай их, чтобы никто тебя не видал, в ту сторону, где зверь этот добыт, то есть к становику (Ябл. хреб. ), - вот и будешь жить хорошо. Мой батюшка всегды делал так, помирал, так мне то ж сказал, и я поступал так, как он приказал, и худого во всю свою жисть не ви­дал... » Хозяин этой драгоценности много бы наговорил мне про этот кусок шкурки, если бы в то время не вошел в избу приход­ский священник и не помешал нашей таинственной беседе, о чем я крайне сожалел. Как мне помнится, шерсть на этом куске действительно была черного цвета, мягкая и пушистая, похожая на волчью, с одного конца порядочно повыдерганная, что ясно доказывало суеверный обычай, строго исполнявшийся дедом и от­цом рассказчика, который, в свою очередь, вероятно, также строго исполнял предсмертную заповедь своего отца. Потом я слышал от других сибирских охотников, что будто бы многие здешние промышленники, обладатели таких драгоценностей, тайком возят с собой по нескольку волосков от шкурок выродков для счастли­вого промысла.  

Фигура волка до того общеизвестна, что решительно не к чему ее описывать; довольно сказать, что волк чрезвычайно похож на обыкновенную нашу породу дворовых или пастушьих собак; только он несколько побольше, покрепче их, с длинным пуши­стым хвостом, который он никогда не поднимает кверху, как со­бака, но всегда держит опущенным книзу. По наружному его сходству с обыкновенной собакой нельзя не предполагать, что волк есть не что иное, как дикая собака, но, разбирая строго ту и другого, легко заметить большую разницу почти во всех отно­шениях. Даже рассматривая их с физиологической стороны, уви­дите некоторые несходства, не говоря уже о различных харак­терах, образе жизни и тому подобном. Самая природа заста­вила постоянно враждовать их между собою. Если где случится сойтись рослой, сильной собаке с волком, тотчас поднимается ос­тервенелая драка, кончающаяся обыкновенно смертию того или другой. Если победу одержит волк, то он немедленно пожира­ет собаку; напротив того, собака, удовольствовавшись своею по­бедой, гордо возвращается домой и с презрением оставляет труп своего природного неприятеля на расхищение тем же волкам или сорокам и воронам. Надо заметить, что волчье мясо до того противно и пахуче, что его не ест ни один хищный зверь, кроме тех же волков, которые нередко следят своих раненых собратов и с жадностию их пожирают*. Кроме волков, волчье мясо едят еще некоторые из здешних инородцев; они употребляют в пищу даже трупы пропащих, не терпя особого голода. После этого ни­сколько не удивительно, что здешние русские называют вообще всех инородцев тварью.

Молодая собака при виде волка обыкновенно приходит в ужас, поджимает хвост и с визгом скорее старается спрятаться. Но некоторые из них, с смелым характером, часто достаются в жертву голодным волкам. Это случается большею частию в то время, когда мужики, ездя за дровами или за сеном, завидя волка, еще нарочно уськают на него своих дворняжек, которых они имеют привычку брать с собою, вероятно для развлечения. Со­бака, повинуясь хозяину или по своему желанию позубатиться, бросается за волком, который, заметя врага по своим силам, нарочно бежит тихо, катается по снегу, притворяется хворым - словом, дает случай неопытной дерзкой собаке догнать себя, но тем лишь отманивает бедную подальше от уськающего хо­зяина, который сначала доволен смелостию своего товарища; волк же, заметя оплошность, тотчас ложится или мгновенно обо­рачивается, бросается на собаку и, конечно, тотчас разрывает. Часто случается, что один волк делает вышеописанный маневр, а один или два волка спрячутся где-нибудь под кустом или в овраж­ке в засаду и потом вдруг бросаются на собаку, удалившуюся от своего хозяина. Тогда мужик напрасно бежит с топором или с бастрыгом на выручку к своему собольке, а приехав домой, жалобно рассказывает про случившееся, удивляясь хитрости волков и дерзкой смелости своего товарища!..

Волк хитер, дик и труслив, собака же ласкова, кротка, сме­ла и великодушна; последняя любит сообщество, между тем как волк не любит общежития и редко живет, или, лучше сказать, находится, вместе со своим же братом, волками. Они собирают­ся в стада только в известных случаях и то не живут мирно, всег­да ссорятся и страшно дерутся между собою. Обыкновенно они сбираются в экстренных случаях, например если им нужно про­гнать какого-либо сильного врага или сделать облаву на зверей, для добычи, чтобы утолить палящий голод. Так нередко волки производят охоту за дикими козами. Но и тут, при общей добы­че, у них редко обходится без драки. Шемякин суд у них господ­ствует: который посильнее, побойчее - тот и прав. Впрочем, что осуждать в этом хищных зверей, когда даже и сами люди поль­зуются теми же обстоятельствами!.. Кроме того, волки всегда сбираются по нескольку штук в стадо, когда почувствуют общий закон природы - потребность размножения своего рода.

Течка волков бывает в конце декабря и во весь январь ме­сяц. Исключение из этого составляют молодые волчицы, кото­рые гонятся (совокупляются) позже старых; их нередко видят с волками даже в феврале месяце. Самцы способны к совокупле­нию почти всегда, только бы допустила самка. Во время течки волки иногда собираются в большие стада, все ходят за одной самкой всюду и друг перед другом всячески заискивают ее бла­госклонность, причем происходят кровавые сцены. Редко бывает в одном стаде две или более самок, большею же частию одна властвует своими поклонниками и ходит с ними до тех пор, пока не удовлетворит своим сладострастным желаниям. Во вре­мя страшной, остервенелой драки обыкновенно самка потихонь­ку удаляется от места арены и совокупляется с более ловким и нравящимся ей волком. Если же волчица постоянно предпочи­тает одного самца другим поклонникам, одинаково ищущим ее расположение, то нередко волки, раздраженные невниманием волчицы, нападают на нее с остервенением и загрызают до смер­ти; этот печальный жребий также падает и на того волка, который был предпочтен самкою, если только он не успеет укрыться от освирепевших товарищей. Волки при этом не довольствуются одним убийством, они, кроме того, еще с жадностию пожирают трупы несчастных любовников и, насытившись местью, снова отправляются искать другую самку. Надо заметить, что во время течки волченят при самке никогда не бывает, иначе они, навер­ное, были бы растерзываемы старыми волками. Волки во время течки не ищут себе особых удобных мест, но производят свои супружеские обязанности везде, где случится, где попало. Жаль, что мне самому никогда не случилось видеть самого действия волчьего совокупления, и потому я не в состоянии об этом ска­зать ничего положительного, но слыхал от многих сибирских промышленников, что будто бы волк во время совокупления вя­жется с самкою точно так же, как и собаки, причем обыкновен­но и происходят печальные, кровавые сцены. Кроме того, здеш­ние промышленники утверждают, что волк во время совокупления чрезвычайно осторожен и, будучи застигнут врасплох, тотчас со­скакивает с самки, хватает ее зубами за ухо и бежит с нею рядом до тех пор, покуда не разъединится, и что совокупления у них бывают преимущественно в ночное время*.

Известно, что в России волки во время течки нередко напа­дают на проезжающих не только по проселочным, но даже и по большим дорогам; в Восточной Сибири ничего подобного я ни от кого решительно не слыхал, да и самому мне неоднократно случалось наезжать на волчьи свадьбы в декабре и в январе ме­сяцах, однако я никогда не замечал даже и малейшего желания к нападению. Однажды я выстрелил в них и убил одного волка, причем все остальные стремглав бросились от меня в сторону и скрылись в густоте леса. Я знал одного охотника, страстного зверопромышленника, который раз отправился караулить волков на падло (издохшей коровы) и спрятался в старую, ветхую полевую землянку. Долго он ждал прихода волков, которые за­вывали неподалеку от того места; наконец, вдоволь наслушав­шись заунывных волчьих песен, он задремал, а потом заснул крепким сном. Тут пришло стадо волков и с жадностию начало рвать падло, но по обыкновению волки, поссорившись между собою, разодрались и подняли страшную суматоху. Охотник, как крепко ни спал, проснулся, увидел давно им поджидаемых гостей, второпях схватил ружье и выстрелил в кучу картечью. Два волка остались на месте, остальные сначала все отскочили в сторону, но потом бросились с остервенением к землянке, грызли ее, мочились на нее, заскакивали на крышу, другие же подрывались снизу... К несчастию охотника, землянка была так мала, что ему нельзя было в ней зарядить снова ружья. Видя, что дело может кончиться плохо, он начал кричать; хорошо, что скоро услыхали на Култуминском руднике и прибежали на по­мощь. Все дело в том, что охотник убил волчицу, вследствие чего, как надо полагать, волки-самцы и бросились с остервене­нием к шалашу.

Многие зверопромышленники утверждают, будто волчица вя­жется с самцами не каждый год, а через год, и доказывают это обстоятельство тем, что многим случалось видеть (и мне самому однажды) во время самой течки, то есть в декабре и январе ме­сяцах, одну и ту же волчицу, шатающуюся около одних и тех же мест с своими молодыми волчатами, не имея при себе ни одного старого волка, а известно, что молодые волчата во время течки не ходят с матерью. Кроме того, многие охотники, постоянно живя на одном месте, хорошо знают те места, где волки делают себе гнезда, которые у них на перечете, как у хорошей хозяйки горшки да кринки; они говорят, что волчица, если ее не пу­гать, по нескольку лет приносит молодых в одном и том же гнез­де и что эти-то известные гнезда бывают ими заняты не каждо­годно, а именно через год. Я не могу этого обстоятельства утвер­ждать как факт, потому что сам не мог в этом убедиться, ибо никогда не жил долго на одном месте.

Волки и волчицы на втором году возраста в состоянии уже совокупляться, причем первые способность эту получают не­сколько позже самок. Время беременности волчицы продолжается, как утверждают охотники, около трех с половиною месяцев, сле­довательно, с лишком сто дней, тогда как собака носит только 60 дней с небольшим*. С начала апреля по июнь месяц посто­янно находят новые пометы волченят. Волчица, чувствуя при­ближение своего разрешения, заранее приискивает удобные места для своего гнезда. Именно в местах гористых, она обыкновенно делает его в утесах, где-либо в щелях, под плитами или под большими камнями. В местах просто лесистых и ровных она приготовляет гнездо в глухих чащах, в лесных островах, или кол­ках; скусывает зубами прутья, разворачивает камни и выкапы­вает яму для спокойного логова. В местах же степных или луго­вых она приискивает хотя небольшие овраги или горки с не­большими логами, отыскивает норы других животных, так, на­пример, в здешнем крае преимущественно тарбагАньи норы (о тарбагане или здешнем сурке, будет сказано в своем месте), разрывает их попросторнее, так, чтобы в отверстие могла сво­бодно пролезать сама. Во всяком случае волчица в гнездо свое натаскивает много мху, травы, шерсти - словом, разной раз­ности и делает спокойное логово.

Волчица, смотря по возрасту, обыкновенно мечет по 5, 6 7 и даже 9 волченят, но никогда не меньше трех. Молодые волчата родятся слепые и через несколько дней проглядывают. Сначала мать их кормит молоком, что продолжается до 6 недель; когда же молодые подрастут и проглянут, она приносит им понемнож­ку мяса и, пережевав его хорошенько сама, кормит их. Потом начинает носить молодым живых мышей, рябчиков и других жи­вотных, нарочно пускает их перед детьми и тем приучает к тому, чтобы они сами ловили их, причем волченята обыкновенно сначала играют с несчастными, а потом с жадностию пожи­рают. Молодые волчата во время отсутствия матери любят вы­ползать из норы, чтобы поиграть и полежать на солнышке, но в дождь и во время сильного ветра они постоянно находятся в норе. Весело издали смотреть на них, когда они, не замечая неприя­теля, играют возле норы, но лишь только завидят человека или собак, тотчас один за одним, перебивая друг друга, полезут в нору. Покуда волчата малы, мать большую часть суток проводит с ними в норе и далеко не отходит, если и отправится на промысел, но когда они подрастут и потребуют больше пищи, тогда редко можно застать волчицу с ними в гнезде; она почти постоянно на промысле, потому что ей трудно кормить своих до крайности прожорливых детей. Когда волчата подрастут настолько, что в состоянии следовать за матерью, волчица начинает их водить с собою к речкам, ключам, родникам, сначала ненадолго, и скоро отводит их на логово. Когда же молодые будут месяцев полуторых или двух, тогда уже волчица оставляет гнездо и водит детей с собою до тех пор, пока снова не придет время к течке, или до тех пор, пока они сами в состоянии будут прокармливаться. Но, оставя гнездо, она сначала выводит их в лесные опушки, в острова и в колки, оставляя их там на день, а сама отправляется на промысел; по ночам же водит везде и приучает ловить добы­чу. Неприятно смотреть на волчицу во все это время выкармли­вания детей: она истощает (похудеет) до того, что видны издали ребра, сосцы отвиснут почти до полу, шерсть на ней висит клочь­ями, ибо она в это же время линяет, то есть меняет свою зимнюю шерсть на летнюю, более легкую, короткую и менее пушистую. Шкура ее в это время почти негодна к употреблению, зато шкур­ки молодых волчат крепки, мягки и пушисты.

Беда, если около какого-нибудь селения есть два или три волчьих гнезда: почти ежедневно начнут исчезать то ягнята, то телята, то свиньи*.

Надо заметить, что волчица в то время, когда у нее есть мо­лодые, чрезвычайно зла и гнездо свое защищает нередко до последней крайности, не знает страха и бросается на все. В по­мете обыкновенно бывает больше самцов, нежели самок, - та­кова природа почти относительно всех животных. Я слыхал от здешних охотников, что иногда волчица гонится (вяжется) только с одним волком, бегает с ним постоянно вместе и будто бы самец даже помогает самке при выкармливании молодых. Один из достоверных промышленников говорил мне, что он однажды нашел волчье гнездо, достал молодых и подрезал им всем сухие жилы на задних ногах, отчего ноги у них свело в виде крючков, так что они ходить не могли, но только ползали. В то же время вол­чицу он убил, а молодых перенес в лесной колок и оставил жи­выми. Потом, уже позднею осенью, когда выпал снег, он отпра­вился отыскивать волчат, которые, по его предположению, не должны были уйти из колка; и действительно, по следу на снегу он их скоро нашел, застал с ними старого волка, который долго защищал их, как нежная мать, но пуля сразила его около вол­чат, которые уже были большие, с хорошей шкурой и с согнутыми ногами. Надо полагать, что волк-самец помогал молодым волча­там в пище.

В 185... году я жил в 3-м руднике Нерчинского горного окру­га и нередко слыхал, что волки сильно обижают жителей рудника, таская чуть не из дворов домашних животных. Наконец в один прекрасный день в начале июня приходят ко мне несколько человек и просят меня отправиться с ними на охоту, говоря, что они знают волчье гнездо, но одни, без хорошего охотника боятся идти его разорять и потому обращаются ко мне, как к охотнику. Я, конечно, обрадовался такому приглашению, скорее собрался, взял с собою двух человек и отправился. Сначала мы долго ходили попусту и разыскивали гнездо, но все безуспешно. К не­счастию, стал накрапывать маленький дождик; мы отправились в небольшую падь под названием Карабичиха и вскоре нашли разрытую тарбаганью нору, в которой никого не было, только кругом заметны были на песке волчьи следы. Сначала мы дума­ли, что это гнездо, однако по всем нашим розыскам догадка наша не подтвердилась, и мы наконец убедились, что тут волчи­ца только хотела сделать гнездо, но, вероятно, отыскала другую нору, более удобную. Несмотря на нашу неудачу, мы пошли дальше, громко разговаривая, и думали уже возвратиться до­мой, как вдруг к нам навстречу выбежала волчица, громко завы­ла, бросилась от нас в сторону и скрылась за небольшой гор­кой. Мы догадались, что она выбежала из гнезда, бросились скорее разыскивать и вскоре нашли другую разрытую тарбаганью нору, в которой и было сделано волчье гнездо. По тщательно­му нашему розыску оказалось, что дети находились в одном из боковых отнорков. Мы стали копать яму к этому отнорку и, когда до него добрались, заткнули прочие отнорки, разло­жили курево (дымокур) из аргала (сухого конского кала) и на­чали вдувать едкий дым его в отнорок, где были волчата. Скоро застонали и закашляли под землею молодые; вдруг в это время тихонько прибежала к нам волчица и с остервенением бросилась на нас; я схватил ружье и хотел положить ее с одного выстрела, но ружье осеклось, а волчица подбежала вплоть к одному из ко­павших и хотела схватить его, но тот не потерял присутствия духа и поймал ее за уши, но удержать не мог; волчица, вырвав­шись из рук, с воем бросилась от гнезда. Мы продолжали рабо­ту и вскоре после этого вытащили двух волчат, едва переводив­ших дыхание, положили их на траву и начали крючком до­ставать других волчат, которые стонали в отнорке; вдруг волчица снова подбежала к гнезду сажен на 15, но, заметив, что я схва­тил  ружье, снова  убежала  и  завыла страшным, отчаянным голосом; я выстрелил по ней вдогонку из винтовки, но пуля, не долетев до нее, ударила в землю. Между тем добытые нами волчата стали мало-помалу пошевеливаться и наконец совсем ожили, плотно прилегли к земле и закрыли глаза, как бы мерт­вые, изредка поглядывая на нас вполглаза. Я нарочно из любо­пытства взял обоих волченят, связал их за задние лапы платком, отнес сажен на 10 в сторону и положил на землю, а сам спря­тался. Спустя несколько минут, когда все приутихло, волчата стали поглядывать почаще и наконец, никого не видя около себя, сначала поползли, а потом, привстав на ноги, бросились бежать; я скорее кинулся за ними, и, когда стал их догонять, они тотчас припали и защурили глаза, как будто это не их было дело. Подобных проделок они делали много. Когда я за ними посылал собаку, они огрызались на нее и ворчали. Какая врожденная хитрость и злость, а между тем они   были еще с небольших щенят! Мы добыли еще четырех волчат, двух живых и двух задохшихся от дыма, собрались и хотели уже отправиться домой, как вдруг сажен за 200 от нас снова появилась волчица, но уже не одна, а с волком, они оба сели рядом на отклоне горы и за­тянули пронзительный, раздирающий душу дуэт. Я взял винтовку и отправился к ним в обход, но они меня заметили и убежали. Как видно, и тут волк принимал участие в детях. Между тем стало смеркаться, дождик шел ровным ситом, на небе темнело все более и более; наконец послышались сначала отдаленные перекаты грома, а потом тотчас за молнией стали раздаваться порядочные громовые удары... Гроза приближалась. Дождик полил как из ведра. Мы поторопились, собрали добычу в мешок и пешком, скользя и спотыкаясь, поплелись домой. Волк и волчица всю дорогу, почти до самой окраины селения, бежали за нами чуть не по пятам и выли страшно и неприятно... Едва-едва, усталые, голодные, промокшие до костей, добрались мы до дому уже поздно вечером. Странно, что все шесть волченят, которых мы добыли, были все самки!

Если кому-либо когда-нибудь случится найти волчье гнездо с молодыми волчатами в отсутствие волчицы и если в то самое вре­мя нельзя добыть волчат, например в таком случае, когда гнездо сделано не на поверхности земли, а, положим, где-нибудь в утесе, под камнем или, наконец, в норе, и с собой нет никакого инструмента, то отнюдь не следует его оставлять так, просто, с тем, что, дескать, завтра приду с необходимыми вещами и до­буду молодых. Но надо лаз в гнездо завалить камнями, около гнезда натыкать несколько белых заостренных палочек, на их кон­чики насадить хлопков или тряпочек, вымаранных в ружейной грязи (которая накапливается внутри ствола от сгорания поро­ха) и в самом порохе, выстрелить около гнезда из ружья - сло­вом, сделать так, чтобы около него пахло порохом, и тогда уже оставлять гнездо. В противном случае волчица тотчас заметит, что около ее гнезда был человек, и немедленно уведет молодых в другое место, а если они так малы, что следить за нею не в со­стоянии, то она перенесет их сама, во рту, в безопасное место, если же отверстие гнезда не забросать камнями, то волчица, боясь подойти ближе к гнезду, притом же слыша запах поро­ха и видя заостренные палочки, начнет манить детей голосом, они тотчас вылезут из гнезда, и тогда мать их тоже уведет в дру­гое место. Во всяком случае, когда добудешь молодых, не снимай шкурки и не сожигай мяса волчат около гнезда, как это делают многие, а отнеси подальше, куда-нибудь в сторону, еще лучше - домой, и там распорядись с добычей как хочешь; в про­тивном случае волчица, найдя трупы своих детей, может взбесить­ся и в этом случае наделать много вреда всему околодку. Бе­шеный волк ничего не разбирает, ничего не боится и, как вся­кому хорошо известно, нападает на все решительно.

Волк очень силен в сравнении со своей величиной; нередко он, схватив зубами, тащит на спине целого барана, не допуская его до земли, и притом с такою быстротою, что человек его до­гнать не в состоянии; хорошие собаки или меткая пуля только могут заставить его бросить свою добычу. Волк кусается жесто­ко и тем язвительнее, чем он видит меньшее сопротивление. Зубы его в состоянии раздробить огромные кости, а желудок не замедлит переварить их. Волчий кал походит на собачий, только всегда почернее и с шерстью, потому что волк пожирает свою добычу со шкурой. Аппетит волка до того удивителен, что он в состоянии съесть за один раз теленка или дикую козу, не оставив ни одной шерстинки, тогда как эти животные, как известно, не меньше его.

Волк не так нуждается в пище, как в питье; голодом он мо­жет пробыть дней пять и более, но пить ему необходимо еже­дневно. Волк мало отдыхает, по большей же части он находится в движении и рыщет везде, где только надеется добыть себе пи­щу. Сон его более походит на чуткую дремоту; он спит и, ка­жется, все видит и слышит... Крик ворона чрезвычайно знаком волку, он только и слушает, не каркает ли где-нибудь ворон, и никогда не ошибется, если ворон кричит по-пустому.

Ухо волка хорошо знакомо с мотивами голоса вещуна-воро­на; он знает, когда тот найдет какой-нибудь труп, ибо закаркает особенным образом. Нередко ворон вместе с волком насыщаются одним и тем же трупом; зато и ворон, в свою очередь, поль­зуется волчьим промыслом и доедает волчьи объедки. Волк отды­хает преимущественно днем, забиваясь в лесные колки, в кус­тарники около селений и проч., притом избирая такие места, откуда ему удобно следить за движением скота, а в лесу за зве­рями или птицами; ночью же постоянно он рыщет. Волк одарен отличным зрением, слухом и, главное, обонянием. Носом он слышит дальше, чем может видеть глазами.

Человека волк узнает тотчас, в каком бы он положении ни был, хотя вовсе без движения. Запах от падали он слышит по ветру верст за восемь; самих животных чует издалека и следить их нередко по нескольку дней сряду. Волк неутомим, и затравить его собаками довольно трудно. На животных которые в состоя­нии сопротивляться, например изюбров, лошадей он нападает с осторожностию и смел только с беззащитными животными. Ле­том волка редко можно увидеть, потому что он в то время по боль­шей части живет в лесах и пищи ему достаточно. Мало того, что он ест всякое мясо, как падаль, так и свежее, но он еще большой охотник до ягод; так, например, голубицу он ест в большом ко­личестве. Молодых тетеревей, глухарей, рябчиков, куропаток и перепелят он тоже много истребляет, равно как и старых, осо­бенно маток, которые сидят весьма крепко на яйцах; при этом он долго подкрадывается к ним, иногда даже ползет, как собака, потом вдруг бросается и схватывает несчастных на месте; таким же образом волки поступают с молодыми анжиганами (дикими козлятами), находя их чутьем на логове. Многим известно, как тетерева, глухари и рябчики зимою спят, зарывшись в снегу. Вероятно, многим охотникам случалось неоднократно видеть та­кое ночевье упомянутой дичи. Мне часто случалось рано утром на­езжать или находить на такие места. Невольно пугаешься, когда вдруг, совершенно неожиданно, из-под самых ног стая рябчиков, тетеревей и в особенности глухарей тяжело подымается из-под снежных своих домиков, зашумит крыльями и обдаст тебя с ног до головы снежной пылью. Понятно, что волки и в особенности лисицы, тихонько подкравшись к таким ночлегам, без особого за­труднения хватают добычу на месте, не давши и проснуться, как говорится.

Зимою пищи для волка в лесах меньше, добыча делается трудная, и тогда-то вот мучительный голод заставляет волка ча­ще показываться на глаза человеку, потому что необходимость принуждает его проживать поблизости селений, около которых он скорее может достать себе пищу. То он стянет где-нибудь по­росенка или уведет свинью, то утащит собаку, найдет вывезен­ную падаль - словом, питается всем тем, что плохо лежит. Если же и этого нет, он решается нападать на овчарники, залезает в дворы, душит все, что ему попадется, без различия и границ в этом случае не знает. Часто случается, что он, разлакомившись свежинкой, запоздает, и тогда хозяин нередко убивает его ду­бинкой или прикалывает вилами в стае (хлеве) на месте пре­ступления... Мучительный голод заставляет его есть даже мох, древесные почки, кедровые орехи. Волки, как и все породы со­бак, подвержены многим болезням. Для очищения своего же­лудка от осколков костей он, подобно собаке, ест траву.

Если волк не может попасть в овчарник или во двор снару­жи, то он подкрадывается снизу под заплоты и изгороди. Нако­нец, если и это не удастся, он ходит по дорогам и сбирает вся­кую дрянь, хоть обрывок ременной веревки или шубы, и это для него находка. Зимою волки до того бывают смелы, что бегают по деревням и даже улицам малонаселенных городов и ловят собак у самых дворов.

Известно, что волки большие охотники до людского мяса. Так, например, во время кампаний они целыми стадами пре­следуют войска и после сражений с неимоверной жадностию пожирают трупы убитых и даже отрывают их из земли, если они не глубоко закопаны. В Забайкалье преследовать им некого - кампаний нет, но зато трупы умерших инородцев доставляют волкам лакомый кусок*.

Волк чрезвычайно крепок на рану, почему стрелять его нуж­но в самые убойные места, как-то: в голову, грудь и по лопат­кам, но если пуля ударит его по кишкам, то он уйдет далеко, так что не найдешь и с собаками. Живучесть волка удивительна. Зверовщик Григорий Лончаков однажды захватил в гнезде не­сколько молодых волчат, уже взрослых. Переловив их поодиноч­ке, он с несчастных животных снял шкурки с живых, и волчата после такой страшной операции еще долго были живы и, кача­ясь, ходили как пьяные. Другой охотник убил зимой волка на падле и притащил его вечером в сени, чтобы ободрать утром, но волк ожил ночью же, и его в сенях с трудом закололи вилами. Псо­вые охотники хорошо знают силу и неутомимость волка, видя те сцены, когда загнанного волка обступят собаки и когда он, собравшись с последними могучими силами, не дешево продает свою воровскую жизнь. Волк выражет боль свою вытьем, что он обыкновенно делает во время голода. Вой его до того неприя­тен, что на многих людей наводит какую-то безотчетную тоску, а многие слабонервные люди решительно не могут сносить волчьего вытья. Между тем ухо страстного охотника иногда с наслаждением слушает заунывные волчьи песенки; для него эти страшные, дикие звуки - то же, что для человека, любящего музыку, игра какого-нибудь знаменитого виртуоза. Если вдруг, невзначай, доведется вам услышать вытье волка, то, несмотря на то, что вы, быть может, горячий охотник, заметьте, явится какое-то особенное чувство и невольная дрожь пробежит по телу... Волк во время вытья поднимает голову кверху, то опус­кает ее книзу, то опять снова поднимает; один и тот же волк иногда распевает на разные манеры, так что незнающий чело­век может подумать, что их воет несколько штук. Маленькие волчата воют и лают, как щенята, очень тоненькими голосками; недаром здесь говорит народ, что «волчата воют, словно во флейки играют»; далеко слышен их пронзительный, унылый, ка­кой-то жалобный вой, особенно по зорям... Собаки, чуя волчье вытье, обыкновенно натаращивают (поднимают) шерсть и смот­рят в ту сторону, гед волки; нередко они собираются по несколь­ко штук вместе и прогоняют их, если это случится близко к деревне. Непривычная лошадь, слыша эти звуки, сторожко по­водит ушами, топчется на месте или, наоборот, распускает хвост и гриву, бегает на кругах, бьет копытом, фыркает и по­глядывает во все стороны; напротив, другие лошади, знакомые с волками, совершенно затихают; стоят на месте, не шевелясь, даже перестают жевать, а только тихо поводят ушами и бойко поглядывают!

След волчий очень сходен с следом большой дворовой соба­ки, только он несколько больше, и волк ходит прямо, задней ногой ступает аккуратно в след передней, так что как будто бы он шел на одной ноге. След самки несколько длиннее и уже следа самца; впрочем, нужно много опытности и навыку в том, чтобы по следу отличить самку от самца*.

Из волчьих мехов шьют теплые и прочные шубы, воротники, шапки и проч.; больше волк никуда не годен. В Забайкалье волчьи шкуры продают от 1 р. 50 к. и до 5 р. сер. за штуку. Шку­ра волка снимается чулком, как и с лисицы. От волка неприятно пахнет, что хорошо знают охотники, которым не раз доводи­лось снимать шкуры с волков. Пословица говорит: «Сколько вол­ка ни корми, а он все в лес смотрит», и действительно, раньше я не слыхал, чтобы волка можно было сделать ручным**, сло­вом, он «несноснейшее и вредное животное, некрасив видом, дик взглядом, страшен и неприятен голосом, несносен запахом, алчен по природе, необуздан в своих нравах и мало полезен по смерти!.. »

Век волка я определить не берусь, но полагаю, судя по кре­пости его мышц и складу костей, что он может жить дольше со­баки. Хотя и держат волков в зверинцах, но содержатели этих последних не могут утвердительно определить меру их жизни, потому что тюремное заключение вредно действует на организм всякого животного, не говоря уже о человеке. Известно, что цеп­ные собаки живут менее своих собратов, проводящих жизнь на свободе. Кому не дорога воля и независимость!.. Мне случа­лось убивать волков до того старых, что зубы их были совер­шенно истерты и они, поймав домашних животных, не могли за­давить их сами, без помощи других волков, помоложе их; я ви­дел однажды, как один волк, поймав теленка недалеко от селе­ния, не мог перекусить ему глотку, а только свалил его и лежал на нем до тех пор, пока не прибежали из соседнего колка два других волка и не помогли разорвать добычу; это обстоятельст­во, сначала не разгаданное мною, крайне меня удивило, но ког­да я, вытащив из ружья дробь, зарядил его картечью и, подбе­жав из-за бугра к тому месту, где волки делили между собою теленка, выстрелил и убил того самого волка, который напал на несчастную жертву, то, осмотрев его, нашел крайне старым и почти без зубов, ибо они едва отделялись от челюстей и были со­вершенно истерты. Кроме того, мне неоднократно случалось слышать, что волк утащил какую-нибудь дворовую скотину, но что ее отбили и она ожила, потому что волк не сделал ей ни одной раны. Такие старые волки бывают хотя и большие, зато крайне сухие, со впалыми глазами, с жесткою с проседью шерстью. Надо полагать, что волки, дожив до такой старости, пропадают с голоду, но, конечно, трупы их не попадаются на глаза людям, потому что те же волки скорее человека отыщут их и сожрут. Я видал убитых волков, у которых шерсть по всей спине, начиная с шеи, была вытерта до кожи, несмотря на зим­нее время, когда на остальных частях тела она была большая и пушистая. Это ясно доказывало пакостливость волков, попадав­ших во дворы и овчарники, подлезавших под изгороди и запло­ты и носивших на спине добычу.

Глаза волка в темноте издают какой-то особенный неприят­ный свет. Если волчица застигнута с волчатами не в гнезде, а в лесу, в острове и тому подобном, то она немедленно выбегает навстречу врагу, а потом старается спастись бегством в про­тивную сторону от детей; так что, зная наперед это обстоя­тельство, можно наверное отыскать волчат, если отправиться в противоположную сторону, откуда убежала волчица, которая, удаляясь от детей, видя сильного врага, например человека, на­рочно бежит тихо, как бы раненая или хворая; она даже оста­навливается и валяется по земле, чтобы только отманить от де­тей охотника. Вообще же волчица, не имея детей, смирнее и пугливее волка. Если волчица будет застигнута в гнезде с вол­чатами, то она не вылезет, пока не будет убита сама.

Замечательно, что волк, будучи ранен, тотчас покажет охот­нику то место, куда ударила пуля, потому что он не замедлит схватить зубами раненую часть тела, несмотря на то, что он был подстрелен на бегу и продолжает бежать.

Теперь поговорю о том, как добывают волков в Сибири.